История запорожских казаков. Военные походы запоро - Страница 32


К оглавлению

32

Такие доводы подействовали наконец на запорожцев. Уже в мае месяце отряд запорожского войска ходил в помощь полякам против татарских загонов и на обратном пути получил от коронного гетмана Яблоновского проезжий лист через польские владения. В июле месяце сам гетман Мазепа писал к великим государям, что запорожцы, как донес ему бывший в Запорожье священник из города Кобеляк, объявили свое намерение сделать нападение на турецкие городки по Днепру. По этому поводу Мазепа поспешил послать кошевому атаману Ивану Гусаку известие об отправлении малороссийского войска под город Кызыкермень «для разорения» турских крепостей и просил кошевого помогать ему собственными войсками или, по крайней мере, «не давать знать татарам о таковой посылке». Конечно, запорожцы приняли и ту и другую гетманскую просьбу с большой охотой, но зато в счет будущей своей услуги просили гетмана исходатайствовать у царских величеств денежное и хлебное жалованье для войска за два прошедших года.

Просьба запорожских казаков на этот раз была исполнена без замедления. Сентября 17-го дня по указу великих государей прибыл в Запорожскую Сечь стольник, воевода и полковник Афанасий Алексеевич Чубаров; с ним вместе прибыли конотопский сотник Федор Кандыба и арматный есаул Тимош Пиковец с особыми подарками на войсковой скарб и на Божию церковь от самого гетмана Мазепы. Стольник привез с собой червонные золотые, кармазинные и амбургские сукна, атласы, бархатные вершки, соболи, свинец и зелье (порох). Все это жалованье еще с прошлого года задержано было в городе Севске, но теперь благополучно доставлено было в Сечь и роздано по составленной у гетмана Мазепы росписи кошевому атаману, старшине и всему войску. Сентября 19-го дня у кошевого, Ивана Гусака, куренных атаманов и у всего войска низового собрана была большая рада. На ту раду кошевой вышел в кармазиновом, подбитом соболями кафтане и с камышиной, оправленной золотом и дорогими каменьями; куренные атаманы также все вырядились цветно и стройно. Перед началом рады пушкари стреляли из пушек, довбыши били в бубны и литавры. На собранной таким образом раде все войско низовое постановило с крымским ханом и с турскими городками учиненное перемирие разорвать и в первых числах следующего месяца в турские городки с этой целью розмирное письмо послать. А для известия о таком решении великим государям определено было отправить куренного атамана Переяславского куреня Ивана Рубана и с ним от всякого куреня по одному человеку.

Обо всем этом донес гетману Мазепе стольник Афанасий Чубаров сентября 21-го дня со стану подле реки Соленой, отъехав 15 верст от Сечи. Сам гетман поспешил известить о том великих государей, радуясь повороту чувств со стороны запорожского низового войска.

Независимо от донесения Афанасия Чубарова гетман Мазепа получил донесение от самого кошевого атамана. Кошевой атаман Гусак со всем низовым товариством сообщал гетману, что запорожское войско принимало в Кошу царского стольника и бывших с ним сотника Кандыбу и есаула Пиковца в полной посполитой раде. На той раде прочитана была с полным вниманием грамота царских помазанников Божиих, аки дар многоценный, и вслед за грамотой выслушан был лист гетманский. Державнейшие великие государи изволили явить свою монаршескую милость, прислали отправленное еще в прошлом году, но задержанное в городе Севске царское жалованье. Теперь это жалованье, по челобитью гетмана, добродея запорожского войска, благополучно дошло в Сечь и роздано всему как старшему, так и младшему товариству. И присылка этого жалованья оказалась как нельзя более кстати: вернувшись в прошлом году из похода под Перекоп на Сичу, запорожцы, рассудив, что им нечем содержаться, нашли нужным учинить с басурманами и с крымским ханом перемирие: «Что имели мы раньше запасов, то, ходячи под Перекоп в две дороги, съели, надеясь на монаршеские силы и на взятие Перекопа; но Голицын не только Нам, но и всему городовому войску, учинил великий жаль и слова монаршого не статчил, и мы никакого утешения из того витязства не получили; а вследствие того и перемирие (с басурманами) учинили. А что вельможность твоя, пишешь, почему мы о святей Тройце розмирья с крымским царством не учинили, то мы рады были бы учинить то розмирье, но, как раньше в первом нашем письме вам писали, так и теперь пишем, что по божьему попущению между нами вкинулось моровое поветрие, от чего мы ни одного товарища (казака) не могли задержать, да и до настоящего времени всех не можем на Кош собрать. За то, вельможность ваша, на меня гнева твоего не накладай. От нас же, войска запорожского, никому из городового товариства, как старому, так и молодому, кривды никакой не делается; находится ли кто на Кошу или остается одностайне на речках полевых. Как детям одного отца наше товариство городовым вашей вельможности товарищам; один одному, кривды ни на Днепре, ни на речках полевых не чинят. А мы, войско запорожское, как усердно и верно на вечное подданство пресветлейшим и державнейшим великим государям непрестанно служили, так и будем служить, а вельможность вашу, как добродея и рейментаря нашего иметь себе желаем. И так как мы не имеем другого отца и иного опекуна, кроме вельможности вашей, сияющего в качестве светлого дня для всей Малой России, то мы покорно просим вашу вельможность, чтобы вы на нас, запорожское низовое войско, имели ваше ласковое и веселое панское око. Смеем и теперь покорную нашу до вельможности вашей, добродея и рейментаря нашего, внести просьбу: изволь похлопотать для нас, войска запорожского, у великих государей, помазанников божиих, чтоб к нам и за настоящий год дошло монаршее их жалованье. А что до присяги гетмана Зиновия Хмельницкого и всего низового и городового войска, учиненной великому государю, блаженной памяти Алексею Михайловичу, отцу великих государей, то мы по той присяжной нашей присяге и теперь все войско запорожское низовое, общее с городовым, держимся и остаемся под счастливою рукою их царского пресветлаго величества и готовы одностайне исполнить все повеленное нам от великих помазанников божиих, лишь бы нас, войско запорожское низовое, их десница не забывала».

32