История запорожских казаков. Военные походы запоро - Страница 93

Военные действия открыл польский король в 1700 году в Ливонии. Гетман Мазепа по царскому указу послал отряд казаков в 12 000 человек под начальством собственного племянника нежинского полковника Обидовского с полковниками Искрой и Мокиевским. Обидовский прибыл сперва во Псков, а оттуда поднялся до города Нарвы; но пока он прибыл к Нарве, там уже произошло ноября 19-го дня поражение русских шведами. Тогда Обидовский отступил назад во Псков; но здесь в феврале месяце 1701 года он скончался.

Запорожские казаки вышли в северный поход отдельно от малороссийских; подвигались, по донесению Мазепы царю Петру Алексеевичу, так медленно и так лениво, что едва к Масленице пришли на Смоленский рубеж, причем будто бы во время похода запорожцы причинили столько бед и грабежей жителям великороссийских и малороссийских сел и городов, что всего того и пересказать нельзя. Через все это гетман Мазепа крайне был недоволен на запорожцев и просил государя отдать приказ поставить их во время сражения так, чтобы они вполне искупили свои вины. Сколько правды в этом показании – решить трудно. Во всяком случае, нужно думать, что запорожцы неохотно шли с родного юга на далекий и суровый север, где не могли добиться ни жалованья из царской казны, ни пропитания от местных обывателей, вследствие чего должны были во многих местах силой добывать себе пропитание.

В половине февраля 1701 года в местечке Биржах произошло свидание между царем Петром Алексеевичем и королем Августом II, и во время этого свидания состоялся формальный договор между союзниками против шведского короля. В случае счастливого исхода войны Петр возьмет себе Ингрию и Карелию, Август II – Остзейский край. Зато Петр обещает Августу прислать вспомогательное войско в 15 000 человек, доставить продовольствие для войск и уплатить 100 000 рублей. На совещании при короле были знатные польские паны, которые потребовали сверх того от царя возвращения Польше городов – Терехтемирова, Стаек, Триполья, дозволения вновь заселить город Чигирин и присоединения к Речи Посполитой некоторых сел Стародубовского полка. Но Петр нашел нужным по поводу последнего требования снестись с гетманом Мазепой и для того отправил к нему дьяка Бориса Михайлова. Спрошенный по этому поводу гетман дал царю ответ, что на такое требование соглашаться отнюдь нельзя: тогда жители Левобережной Украины перейдут в Правобережную, да и запорожцы будут склонны к правой стороне и гетмана будут слушаться только в самых крайних случаях. Объясняясь с гетманом Мазепой, дьяк Михайлов между прочим объявил ему о запорожских казаках то, что бывшие из них в лифляндском походе разорили на возвратном пути несколько великороссийских сел и деревень и умертвили многих крестьян и хотя за то должны были бы понести жестокую казнь, но милостивый государь простил их с условием впредь не делать таких злодейственных дел.

Вскоре после этого гетман Мазепа по приказу государя отправил в Лифляндию новый отряд казаков под начальством гадячского полковника Михаила Боруховича, при котором кроме собственного полка было 2000 запорожцев. Борухович находился под командой князя Репнина и вместе с ним был под Ригой, а потом отступил через Друю и Опочну к Пскову, где Репнин соединился с генерал-фельдмаршалом Борисом Шереметевым.

О поведении запорожцев во время Северной войны находим также указания в малороссийской летописи Самовидца. Запорожцы, вследствие нанесения «кривд» московским людям и вследствие дороговизны их содержания, отпущены были из-под Пскова в Сечь. Когда они шли литовским краем к Полоцку, то их затянул на службу к литовскому гетману Казимиру Сапеге гетманский слуга Юргевич против «списковых» казаков, которые под руководством воеводы витебского Потея разорили имения Сапеги, пограбили монастырь Кутенский и вырубили местечки Дубровную и Гайшин. Соединившись с Юргевичем, запорожцы первее всего имели стычку с «списковыми» казаками под Могилевом и прогнали их оттуда. Тогда «списковые» казаки, руководимые князем Огинским, Стеткевичем и другими панами, расположились в Головчине с намерением дать в нем битву Юргевичу и запорожцам. Но запорожцы, предупредив «списковых» казаков, разбили их на рассвете, положили многих из них на месте, самый Головчин разграбили и ни во что обратили. Из-под Головчина запорожцы, несмотря на то что Юргевич очень щедро платил им, ушли на Украину, и только немногие из них остались под Могилевом, где принимали участие в битвах и причинили там большие шкоды.

Вражда запорожских казаков против «московских» людей во время похода на север объясняется тем настроением, в каком находилось в то время все запорожское войско. Запорожское войско не переставало негодовать на Москву за постройку на реке Самаре давней русской крепости Новобогородицкого городка и за сооружение новой крепости в Каменном Затоне и уже давно искало случая, чтобы выказать свое неудовольствие гетману и царю за притеснение исконных вольностей своих. И такой случай представила им Северная война. Русский царь выступил на борьбу с сильнейшим в то время королем и уже потерпел жестокое поражение под Нарвой. Скоро после этого разнесся слух о том, что турки заключили мир с Венецией и готовились к войне с Москвой; царь был в сильной тревоге и писал по этому поводу наставление Федору Апраксину из Москвы, как оберегать Азов и Таганрог.

Одного с турками желал, разумеется, и крымский хан. Понимая всю серьезность положения дел для России, запорожцы приняли иной в отношении гетмана тон. Прежде всего они обратились к нему с претензией на так называемых селитренных людей. Селитренные люди, жившие возле Самары-реки, обязались платой запорожскому войску по 100 золотых с котла, но потом послали заявление в Кош, что они обязательства своего не желают исполнять. Гетман принял сторону селитренных людей и в свою очередь обжаловал запорожских казаков перед царем. «Запорожцы, – писал он царю, – кроме того, что берут по 100 золотых с котла, притесняют еще селитренников всячески: и деньги, и напитки, и харчи берут с селитренных майданов безпрестанно, почему селитра дешево продаваться не может. Запорожцы упорно называют реку Самару от устья до верха, и леса по ея берегам растущие и дальние буераки лесовые, и могилы, из которых делается селитра, – своими; они грозили майданы селитренные разорить, селитренников с работниками отогнать, и не только на селитренное дело, но ни на какую потребу лесов самарских никому не давать, как паствы скотине там не дают. И если при реке Самаре селитры не делать, то нигде более нет способных мест».