История запорожских казаков. Военные походы запоро - Страница 105


К оглавлению

105

К этому времени уже сошел со сцены угодливый слуга гетмана Мазепы и закоренелый враг запорожцев дозорца Иван Рутковский и вместо него выступил другой, Роман Селезневич. В феврале месяце Мазепа послал через Романа Селезневича несколько писем в Запорожскую Сечь с требованием полной покорности со стороны войска царскому престолу и гетманскому регименту.

Исполнив волю гетмана, Роман Селезневич в том же феврале месяце писал Мазепе, что кошевой атаман Гордиенко на доставленные в Сечь гетманские письма не дает немедленного ответа, обещаясь прислать его особыми казаками: «для того запорожцы имеют, по древнему обыкновению, по два человека из куреня казенниками»; товариство же и того не желает делать и находит за лучшее отвечать гетману «почтой», а не через нарочных посланцев. На самого дозорцу кошевой атаман предъявил претензию за то, что будто бы он доставляет в Кош гетманские письма в распечатанном виде. Дозорца, оправдываясь в этом перед гетманом, заявлял, что кошевой, обвиняя его в таком поступке, просто-на-просто хочет сорвать на нем свою злобу: он просил дозорцу прислать в Сечь для вновь поставленной старшины гостинца по бочке борошна, но получил отказ в том и теперь взваливает на дозорцу всякие обвинения.

Подлинных писем гетмана Мазепы к запорожцам не сохранилось – об них говорится только в донесении гетману дозорцы Селезневича, а потому и самое содержание их доподлинно неизвестно. Можно догадываться только, что кроме требования о повиновении гетман требовал еще от запорожцев вспомогательного отряда для похода на север. По крайней мере, в самом начале июня месяца того же года по царскому указу и по предписанию гетмана высланы были из Запорожья в город Смоленск несколько человек запорожской пехоты и конницы, которые «в прошлом году безоповедне» (добровольно) ушли из Инфлянт в малороссийские города и там разжигали ненависть против москалей.

Жалобы запорожцев на трудность службы в Инфлянтах имели свое основание: и по своему исключительному положению, как малороссы, и по своим военным приемам, как независимая боевая сила, запорожские казаки во время Северной войны испытывали гораздо большие неудобства, чем великороссийские войска: запорожцы для великороссов наполовину чужестранцы, в дележе добычи имевшие последнюю долю, в получении провианта – нередко никакой доли. Оттого и неудивительно их отвращение к походу на север.

При всем том, где была какая-нибудь возможность, запорожцы неизменно служили государю и мужественно сражались с врагами русских, шведами. Еще в 1704 году в июне месяце оставшийся на севере отряд запорожцев принимал участие в нападении русских на шведов при Черной речке, притоке реки Невы и вместе с другими взял 12 шведских офицеров и нескольких человек рядовых, после чего русские и запорожцы перебрались было на Черную речку, но при острове Валкисаре наткнулись на восьмитысячный отряд шведский под начальством генерал-поручика барона Майделя и вернулись с этим известием в только что основанную царем столицу Петербург. В следующем 1705 году июля 28-го дня тот же генерал-поручик Майдель подошел к Выборгской стороне против самого Петербурга, переправился на Каменный остров и с него стал было перебираться на теперешний Аптекарский остров, но был отбит русскими батареями. После этого августа 4-го дня генерал Майдель прошел к правому притоку Невы Охте выше Петербурга и двинулся по направлению к Шлиссельбургу. Не дойдя двенадцати верст до Петербурга, Майдель стал переправляться через реку Неву. Но за Майделем отправился вслед помощник шлиссельбургского коменданта Бахметьев и шведы, узнав о том, вернулись назад к Охте, где встретили отряд запорожских казаков, на которых и ударили всей своей силой. Запорожцы, уступая большой численности неприятелей, оставили свой пост у Охты и переправились через Неву. Тут к ним подошли две русские шнявы и несколько галер, и тогда шведы отступили к городу Выборгу.

Кроме походов на далекий север, где запорожцы терпели и от голода, и от сырого климата, и от дурного с ними обращения, большое неудовольствие вызывал у них поднятый одновременно с этим вопрос о размежевании земель между Турцией и Россией и установлении порубежной линии вдоль южных границ козацких вольностей.

Мая 21-го числа 1705 года думный дьяк Емельян Игнатов Украинцев известил с урочища Мишурина Рога кошевого атамана Константина Гордиенка о том, что пресветлейший и державнейший государь Петр Алексеевич, желая установить, после долговременной войны с Турцией «святоосвященный покой», повелел ему, дьяку Украинцеву, съехаться с турским комиссаром и чинить постановление по мирным договорам; что вместе с думным дьяком велено по грамотам царского величества гетману Мазепе послать для той же цели от себя знатных лиц из малороссийского дворянства и что теперь он, думный дьяк, с знатными малороссийскими особами Григорием Карповичем и Димитрием Максимовичем направляются к реке Бугу для съезда с турецким комиссаром и извещают о том «своих милых приятелей и братию» запорожских казаков.

Вслед за письмом думного дьяка Украинцева послан был в Сечь о том же универсал и от гетмана Ивана Мазепы.

Когда письмо дьяка и универсал гетмана дошли в Запорожский Кош, то в Сечи кошевым атаманом Гордиенком собрано было по этому поводу одна за другой две войсковые рады. На первой раде решено было написать письмо к думному дьяку с запросом, «каким способом и по какие приметы с турским комиссаром он имеет граничение утвердити», то есть «только ли на одной степи или в Днепр водой». На второй раде решено было послать думному дьяку письмо с выражением неудовольствия за то, что как сам думный дьяк, так и гетман, извещая запорожцев о имеющейся быть пограничной комиссии, не сообщают войску ни о статьях, на основании которых будет вестись разграничение, ни об уговоре, какой имеет быть у русских с турками, ни о царской грамоте, повелевающей и чинить такое разграничение: «Известно да будет вашей милости, что от веку не слыхано и нихто то (не) может сказать, чтоб которого времяни могла в Днепр обретатися граница, но от несколько сот лет войско запорожское в Днепр Кошем обретался, владея Днепром, даже до самого морского гирла, ни от кого не бывало ограничено и обмежевано, и для того никаким способом не позволяем никому в давношнем нашем и старожитном Днепровом пребывании никаких границ заводити. А понеже царское пресветлое величество желает, дабы царству его были определены границы, а нам никакою достопочтенною своею грамотою о том не давал известия, то мы милость вашу на дело его монаршее присланного, упрашиваем, изволь, милость ваша, государскую его грамоту к нам прислать, дабы мы, вычитав, выразумели о чем в царской его грамоте положенные статьи и какий ваша милость по указу его с комиссаром турецким имети будете договор».

105