История запорожских казаков. Военные походы запоро - Страница 118

118

Как представитель польско-аристократического и бюрократического начала в Малороссийском крае, Мазепа по необходимости встречал страшную оппозицию со стороны запорожского войска, которое искони веков своего существования считало себя хранителем народно-козацких начал не только в одном Запорожье, но и во всей Малороссии. Отсюда вражда Мазепы к запорожцам и запорожцев к Мазепе. Но при уяснении отношений Мазепы к запорожцам нужно брать также во внимание и самое положение гетмана: находясь, с одной стороны, под давлением русского правительства, с другой – соприкасаясь постоянно с Запорожьем, Мазепа поистине находился между двух огней, и если перед царем злословил запорожцев, а перед запорожцами хулил царя, то делал это нередко по необходимости и из политики, потому что все обстоятельства складывались вокруг него так, что он принужден был кивать то в одну, то в другую сторону. Трактуя запорожцев перед царем как изменников, Мазепа едва ли в крайнем случае решился бы на конечное искоренение всего низового запорожского войска.

Явившись на историческую сцену Малороссии в самое шаткое время, Мазепа уже в первые годы своего управления мог иметь в своем уме мысль об отторжении Малой России от Великой, в особенности же после первого столкновения царя Петра с королем Карлом XII, и потому нет надобности начало его замысла относить ко времени знакомства с польской княгиней Дольской. Страшно скрытный человек, уже раз видевший воочию смерть, когда был пойман в степи запорожцами и представлен на суд перед освирепевшим товариством, но был спасен только заступничеством кошевого Сирка, Мазепа не мог ни с кем делиться своими тайными мыслями. Да и с кем было делиться? Был в Запорожье кошевой атаман Гордиенко, страшный ненавистник Москвы. Но он слишком открыто действовал. Гордиенко был человек передовой по своим убеждениям – горячий патриот и чистый народник. Он не любил Москвы. Не любил, может быть, потому, что родился вдали от нее, но вместе не любил и Польши. Идеалы Гордиенка были таковы: для Запорожья он хотел устранить всякое вмешательство со стороны Москвы во внутренние дела Коша и так или иначе удержать за войском так называемые козацкие права и вольности, а в Малороссии он желал видеть народное козацкое правление, но без участия местного панства и пришлого боярства. Поэтому ему ненавистен был гетман Мазепа с его полупольскими порядками в Малороссии; ненавистны были и те малороссийские паны, которые играли в руку Москвы. И когда Мазепа поднялся против царя, то Гордиенко поневоле примкнул к нему и поневоле стал действовать с ним заодно. Политический идеал Мазепы был иной, и для достижения его он шел кривым путем; оттого запорожцы и называли его «хитрый лис и махиавел». При всем том те же запорожцы и малороссияне считали Мазепу недюжинным человеком, и недаром о нем сложилась пословица «от Богдана до Ивана не було гетьмана».

Но другое дело: верны ли были расчеты Мазепы? то есть оценил ли он по достоинству царя Петра? Понял ли он, куда именно пойдет народная малороссийская масса, пойдет ли она против русского царя и станет под знамена иноверного короля или же отвергнет пришлого короля и потянется к «природному» царю? Мазепа не оценил царя Петра; он, по-видимому, не углублялся в течение всей истории малороссийского народа; он не понимал истинных идеалов простой народной малороссийской массы. Вся история Малой России работала на соединение с Великой, и в общем вся простая масса тянула к московскому царю. В особенности это видно из всей истории Запорожья: как ни враждебно выступали запорожцы против русского правительства, когда поднимался вопрос о защите козацких вольностей от посягательства со стороны Москвы, как ни строго берегли они заветные, чисто народные идеалы своих предков; но все же и при всем этом масса запорожского войска хотела оставаться за Россией и никак не за Польшей, а тем более за Турцией. Турция – для запорожцев страна басурманская, Польша страна панская, – и запорожцам не приходилось дружить ни с ненавистными басурманами, ни с чванливыми и надутыми панами. Запорожцам всегда легче чувствовалось в мужицкой России, чем в аристократической Польше, где всякий батрак мнил себя паном, где сословные предрассудки и строгая кастичность играли и не перестают до сих пор играть огромной роли. Да и какой интерес могло представить собой то государство, против которого самим же гражданам его приходилось поднимать оружие на защиту своих человеческих прав, как поднимали казаки против правительства Речи Посполитой?

Идеалом простой козацкой массы было сохранить вольности предков, но под верховенством «доброго и чадолюбивого монарха российскаго». И в сущности, на здравый ум простого человека запорожского звания, иначе и быть не могло: занимая открытые и ничем не защищенные степи, запорожцы не могли и думать о том, чтобы держаться независимо от России, Турции и Польши. Другое дело, если бы они занимали малодоступные или вовсе недоступные места, как Крым или Кавказ. Тогда сама природа подсказала бы им действовать иначе; тогда из Запорожья могла бы выйти своего рода Черногория. Но как этого не было, то запорожцы должны были склоняться к одной из сильнейших соседних держав, и в этом случае они, исповедуя православную веру и считая себя одним народом с великорусским, тянулись к русскому царю и в нем видели залог исторического бытия своего. Думать иначе могли только немногие из запорожского войска. Но такие лица или воспитались в Польше, или заражены были польским духом. Таков был и сам Мазепа, который, обладая несомненно умом государственного человека, по своим симпатиям и по всем своим замашкам был более поляк, нежели малороссиянин, и играл скорее в руку Польши, чем России. Оттого он не знал истинного духа малороссиян, и в этом его главнейшая ошибка: свернуть массу с проторенного ею исторического пути не могут даже гениальные люди, а тем менее люди посредственных умов и дарований.

118