История запорожских казаков. Военные походы запоро - Страница 86

Кошевой атаман Петро Прима, получив такой лист от таванского полковника Костенка, немедленно послал через казаков Харька Коломыйченка и Семена Рубана письмо Мазепе и в том письме извещал гетмана, что войско запорожское, услышав о неладах между русскими ратными людьми и запорожцами в Тавани и желая установить там «тихомирную обыклость, какова на стародавнем гнезде войсковом чинится», постановило на войсковой раде отправить из Коша двух полковников, одного в Кодацкую крепость, другого в Таванский городок. Тем полковникам приказано было, придя на место, унять раздоры между запорожцами и великороссийскими и малороссийскими войсковыми людьми. Сердюцкому полковнику Покотилу и таванскому воеводе Опухтину Кош написал просьбу оказывать склонность посылаемому от запорожского Коша полковнику Михаилу Костенку и сообща с ним стараться о водворении в Тавани доброго порядка. Но едва полковник Костенко прибыл в Тавань, еще в то время, когда он не успел и осмотреться в ней, как был обруган и осмеян полковником Покотилом. Потом тот же Покотило, согласись с воеводой Опухтиным, государевыми людьми и сердюками, захватил «на добровольной дороге» Костенка и избил его обухами едва не до полусмерти, после чего, не могши проникнуть через затворенные ворота в город, Покотило перебрался «с многолюдством» московским и со своими сердюками через каменную стену города и, добыв там саблю, стал рубить всех, кто только попадался ему, до смерти, отдав такой же приказ и всем бывшим с ним людям. Те люди ограбили войсковую и церковную скарбницу, забрали продовольственные запасы, порох, соль, деньги, ворвались в церковь, перебили казаков, там скрывшихся, разорили и разметали все курени, разбили котлы, изломали оружие и причинили очень много убытку ни в чем не повинным таванским казакам запорожским. Соболезнуя в такой беде несчастным страдальцам, все войско единодушно и слезно просит гетмана, как своего законного региментаря, разобрать поступок злого кровопролийцы христианского Покотила, учинить над ним управу и или наказать его от себя лично, или же прислать его для наказания в Кош запорожский, а все убытки за разграбленные вещи взыскать с виновников погрома.

Гетман Мазепа всему происшедшему в городе Тавани по справедливости придал особенную важность; опасаясь, чтобы огонь вражды между запорожскими казаками и русскими ратными людьми не принял особенно больших размеров, гетман дал обещание кошевому Приме немедленно послать от себя в город Тавань «знатную, постоянную и богобоязливую особу», такую же особу просил послать и от запорожского Коша для розыска о виновниках «завода» и для наказания их «надлежащим наказанием».

Не дождавшись приезда обещанной гетманом богобоязливой особы, запорожцы через месяц после происшествия в Тавани снарядили большое посольство и отправили его к царю Петру Алексеевичу в столицу. Послано было 76 человек разных куреней низового товариства, во главе которых стояли полковники Иван Мартышевский, Василий Донец, писарь Иван да есаул Федор.

В это время у запорожских казаков назрело несколько жалоб, просьб и претензий, и они все то изложили на письме к гетману Мазепе и к царю Петру Алексеевичу, и те письма вручили главным представителям своего посольства.

Прежде всего запорожцы обращались с просьбой как к гетману Мазепе, так и к царю Петру Алексеевичу о прибавке «сверх прошлогодняго годового» жалованья в деньгах, сукнах, порохе и свинце. Уже несколько лет ни пороху, ни свинца не дают они в раздел, потому что и того и другого слишком мало им присылается на Кош, и хотя у запорожцев в последнее время, благодаря вниманию государей и самого гетмана, пушек «довольно примножилось», но зато, не имея достаточно боевых запасов, они не могут «тешиться» и стрелять из пушек по своему положению ни в дни празднества, крестного хода, похорон знатного товариства, годовых нарочитых праздников, во время приема монаршеских посланных и при почитании имени великого государя. Кроме этой просьбы запорожцы просили и гетмана и государя об уплате мастерам-лодочникам за сооружение ими сорока судов по 16 рублей за каждое судно, которые сделаны были для плавного похода в прошлое лето: да явит государь свою милость войску и прикажет выдать из своей монаршей казны требуемую сумму и прислать ее на Кош для раздачи работникам. Тут же запорожцы били челом о братии своей, страждущей в басурманской неволе, а именно о тех трехстах пятидесяти казаках, которые во время царского похода на турецкий город Азов отважно действовали под начальством атамана Чалого на Черном море и счастливо крымские берега громили, но потом на обратном пути были в полон взяты и посажены на каторги неприятельские; запорожцы, указывая на наступившее мирное время, усердно просили освободить несчастных «из тяжкой неволи и пустить их на волю». Особо от просьбы о трехстах пятидесяти невольниках запорожцы просили о бывшем товарище Дядьковского куреня Иване Гадяцком, казаке «давнем и во всех поступках воинских способном», который мужественно сражался с татарами под городом Голтвой во время набега туда многочисленной орды татарской, но был побежден вместе с украинскими казаками, взят в плен басурманами и хотя «ради старшинства у сечевого товариства» помилован от смерти, зато отправлен был в Крым, в неволю. В той неволе он томился до того времени, пока над ним не сжалился атаман Дядьковского куреня: отправившись из Сечи в Крым, он взял Гадяцкого на поруки, а сам вместо него «сел в неволю». Теперь Гадяцкий, пришедши в Сечь, слезно просит кошевого атамана и все товариство сыскать взятого в плен атаманом Федьком несколько лет тому назад на реке Молочной татарина Текелды и усланного куда-то вовнутрь России и вернуть в Крым, – взамен того татарина Гадяцкому обещали дать свободу. Независимо от перечисленных просьб запорожские казаки заносили жалобы от всего войска царю и гетману на воевод – Новобогородицкой крепости Петра Иванова Потемкина и Кызыкерменского городка Ивана Аверкиева Опухтина и сердюцкого полковника Якова Покотила. Воевода Потемкин «вступается в ненадлежащия ему дела и чинит войску противные затеи». Так, запорожцы «за некоторое неисправление и за совершенные вины» отставили строителя собственного, возведенного войском, Самарского Святониколаевского пустынножительного монастыря, игумена Алимпия, и писали к отцу игумену Межигорского монастыря, дабы он, приобща Самарскую обитель к своей Межигорской, прислал от себя какого-нибудь исправного и в поступках искусного человека, который бы мог быть строителем обители. По той просьбе запорожского войска и по благословению киевского митрополита в Свято-Николаевский монастырь прислан был искусный старец иеромонах Никита Подвалинский с дьяконом. Но прибывшего старца Никиту воевода Потемкин почему-то не пустил в обитель и никакого места ему у себя не дал, чему войску запорожскому причинил большую досаду. Запорожцы уже давно терпят стеснение своих вольностей в самарских владениях и, не желая пока, до удобной поры, беспокоить самого государя, чтобы доподлинно узнать, кому издавна принадлежит река Самара, упрекают гетмана Мазепу, который, хорошо зная, что река Самара «от многих лет прямая запорожская, а ничья иная», позволяет полковникам и селитренникам разорять ее, делать на ней селитру и давать на запорожские угодья гетманские универсалы в том рассуждении, будто бы войско городовое и низовое одного запорожского имени и будто бы в той реке Самаре «должна быть неотлагаемая часть» и для самого гетмана. Не отказываясь от того, что войско городовое и войско запорожское носят одно общее имя и находятся под одним гетманским региментом, запорожское войско, однако, «никакой общины употреблять не смеет и не хочет». Наконец, через поименованных своих посланцев, Донца и Мартышевского, запорожцы вновь заявляют свою жалобу на воеводу Опухтина и на полковника Покотила, которые «от малых ссор и драки учинили великий бунт и буйство» среди казаков, находящихся в числе 500 человек в Таванском городе на службе великого государя.